— Мои вопросы кажутся не относящимися к делу, — сказал Элейн, предвидя желание Карлайл заявить то же самое, — но, поверьте мне, я никого не хочу обидеть. Все постороннее будет отброшено и забыто. Мы хотим нарисовать верную картину, только и всего.
И тут Карлайл показалось, что глупо и неправильно продолжать уклоняться от ответов, и она рассказала о беспокойстве и переживаниях Фелисите из-за Риверы. Почувствовав встревоженность Эдуарда, добавила, что ничего серьезного в отношениях молодых людей в действительности не было.
— Фелисите склонна городить всякую эмоциональную чепуху, — сказала она. — Я думаю, ей это просто нравится.
Однако говоря так, она знала, что взрыв Фелисите имел под собой более серьезные основания, она слышала, как дрожал голос девушки совсем недавно, и полагала, что Элейн обратил на это внимание. Карлайл становилось все труднее противиться его спокойной настойчивости, и все же любовь к подробностям доставляла ей удовольствие — она была точна в своем рассказе и с радостью художника ощущала себя способной кое-что опустить, кое-что исказить. Ей снова стало легко, когда речь зашла о том, как она в одиночестве провела перед обедом некоторое время в бальном зале. Она вновь ощутила ностальгическое чувство и неожиданно поведала Элейну, что пришла в бальный зал за воспоминаниями — они родились там, а она стояла и перебирала их, как драгоценности.
— Вы не заметили в зале зонтиков?
— Заметила. Они лежали на рояле, — поспешно сказала Карлайл. — Я вспомнила французский зонтик. Он принадлежит тете Сесиль. Вспомнила, как Фелисите играла с ним в детстве. Он разбирается на части. — Она услышала, как дышит Элейн. — Но вы и сами это знаете.
— Но тогда он был целым? Присутствовали все части стержня?
— Да-да.
— Вы уверены?
— Конечно. Я взяла его в руки и раскрыла. Это не радует вас, правда? Но зонт был в порядке.
— Хорошо. А потом вы вернулись в гостиную. Я знаю, такие подробности могут показаться чрезмерными, и тем не менее вы помните, что произошло дальше?
Не успев до конца осознать, где находится и с кем говорит, Карлайл рассказала о журнале «Гармония», и ей показалось безопасным упоминание о том, что одно из писем в адрес Г. П. Ф. явно было написано Фелисите. Элейн не подал вида, что его это заинтересовало. Зато непонятно почему сдавленно хмыкнул Эдуард. «Неужели я допустила оплошность?» — мелькнуло в голове Карлайл, и она поспешила перейти к рассказу о том, как дядя в своем кабинете отсоединял пули от патронов. Между прочим Элейн поинтересовался, как лорд Пестерн это делал, и, похоже, отклонившись от дела, умилился аккуратности и ловкости хозяина дома.
Карлайл привыкла отвечать на расспросы о чудачествах лорда Пестерна. На ее взгляд, дядя вел честную игру, и обычно она с удовольствием представляла на суд друзей свои острые, но добродушные словесные зарисовки его причуд. Его скандальная слава была так велика, что она полагала смешным что-либо скрывать. Так было и сейчас.
Затем она описала ящик, который был вынут из стола и занял место рядом с ее локтем, ощутила вдруг что-то вроде спазмы в области диафрагмы и замолчала.
Но Элейн тут же заговорил с Недом Мэнксом, и тот сухо и неторопливо поведал о своем появлении в гостиной. Какое впечатление произвели на него Беллер и Ривера? Он мало говорил с ним. Леди Пестерн пригласила его посмотреть ее вышивку.
— Gros point[18]? — спросил Элейн.
— И petit point[19] тоже. Как многие француженки ее поколения, она большая мастерица. В самом деле я не очень присматривался к гостям.
Наконец добрались до обеда. По словам Неда, за столом говорили о том, о сем и ни о чем в особенности. Он не в состоянии вспомнить подробности.
— У мисс Уэйн глаза и уши наблюдателя, — сказал Элейн, поворачиваясь к Карлайл. — Может быть, вы помните? О чем вы разговаривали? Как сидели за столом? Начнем с вас.
— По правую руку от дяди Джорджа.
— А кто сидел слева?
— Мистер Ривера.
— Вы помните, о чем он говорил с вами, мисс Уэйн? — Элейн открыл портсигар и предложил ей сигарету. Прикуривая от зажигалки стершего инспектора, Карлайл поймала взгляд Неда, который чуть заметно покачал головой.
— Пожалуй, он показался мне ужасным, — сказала она, — и глуповатым. Чересчур цветистые комплименты и этакая испанская вельможность — такую смесь нелегко вынести.
— Вы согласны, мистер Мэнкс?
— Полностью. У него не было чувства меры, и временами он меня просто смешил.
— Настолько оскорбительным было его поведение — вы это хотели сказать?
Ни Эдуард, ни Элейн не взглянули друг на друга.
— Он чересчур пыжился, стараясь придать себе значительность, едва ли можно усмотреть в этом оскорбительность.
— Были разговоры о сегодняшнем представлении?
— Да, конечно, и, должен сказать, меня не удивило, что официанты путались, кого именно нужно уносить со сцены. Я был поражен: и дядя Джордж, и Ривера оба хотели сыграть главную роль на сцене, и ни один не желал уступить другому право на носилки. Беллеру пришлось употребить все свои профессиональные способности, чтобы найти выход.
Элейн спросил, как долго мужчины оставались в столовой. Неохотно, чересчур неохотно, подумала Карлайл с растущим ощущением опасности, Нед рассказал, как лорд Пестерн увел Бризи в кабинет и показал ему холостые патроны.
— Итак, вы остались с Риверой и портвейном? — спросил Элейн.
— Да, ненадолго.
— Вы можете вспомнить свой разговор с ним?
— В нем не содержалось ничего, что могло бы помочь вам с расследовании.
— Этого знать заранее нельзя.
— Я не жаждал беседовать с ним. Он задавал всякие вопросы об отношениях между членами нашего семейства, и я отвечал постольку-поскольку.
— Как он реагировал?
— Я полагаю, никому не нравится, когда им пренебрегают, но, кажется, у него была достаточно толстая кожа.
— В самом деле произошла ссора?
Эдуард поднялся на ноги.
— Слушайте, Элейн, — начал он, — если бы я хоть в малейшей степени был причастен к этому делу, я пригласил бы адвоката и отказался отвечать на любые ваши вопросы. Я не причастен. Я не занимался фокусами и револьвером. Я не повинен в смерти Риверы.
«Вот оно, — подумала Карлайл, — Нед собирается продемонстрировать ему образец семейного темперамента. Боже, удержи его».
— Хорошо, — сказал Элейн и замолчал.
— Просто замечательно, — с величественным видом произнес Эдуард и сел.
— Значит, ссора произошла.
— Я просто показал ему, — закричал Эдуард, — что не хочу иметь дела с нахалом, и он вышел из комнаты.
— Вы разговаривали с ним после столкновения?
Карлайл вспомнила сцену в прихожей: двое стоят друг против друга, и Ривера прижимает руку к уху. Что же такое сказал ему Нед? Что-то смешное, как хулиганистый школьник: «Чтобы твоя шарманка прищемила тебе и другое ухо!» — выкрикнул Эдуард Ривере с явным облегчением.
— Я задаю эти вопросы просто потому, — сказал Элейн, — что у несчастного распухло ухо и мне хотелось знать, кто это сделал. Кожа на ухе порвана, а у вас на руке кольцо с печаткой.
3
В кабинете управляющего доктор Кертис созерцал Бризи с видом осторожного удовлетворения.
— Он в порядке, — сказал доктор и, ловко переместившись за спину Бризи, подмигнул Элейну. — Вероятно, он принимал что-то посильнее моего средства, но я привел его в чувство. Он в порядке.
Бризи взглянул на Элейна и одарил его торжествующей улыбкой. Дирижер был бледен и слегка потел. На лице читалось явное облегчение. Доктор Кертис промыл шприц в ванночке с водой, стоявшей на столе, и убрал его в саквояж.
Элейн отворил дверь в вестибюль и кивнул Фоксу, который встал и пошел к нему. Теперь они вдвоем погрузились в созерцание Бризи.
Фокс откашлялся.
— Alors, — осторожно начал он и остановился. — Evidemment, — продолжил он, — іі у а ип avancemant, п 'est-cepas?[20] — Он сделал паузу, еле заметно покраснел и уголком глаза взглянул на Элейна.
— Pas grand’ chose[21], — пробормотал Элейн. — Однако, как говорит Кертис, он сделал это ради нашей цели. Между прочим, бригадир Фокс, вы делаете успехи. И акцент стал слабее.
— Не хватает практики, — пожаловался Фокс. Бризи, ясными глазами смотревший на противоположную стену, весело рассмеялся.
— Замечательно себя чувствую, — заявил он.
— Он получил хорошую дозу, — сказал доктор Кертис. — Не знаю, что он предпочитал, но сейчас он в состоянии наркотического опьянения. И в порядке. Сможет отвечать на вопросы. Сможете, мистер Беллер?
— Мне хорошо, — дремотным голосом ответил Бризи. — Ящик с птицами.
